Would you like to react to this message? Create an account in a few clicks or log in to continue.






























 
HomeGalleryLatest imagesSearchRegisterLog in

Welcome, Bienvenu, Benvenuto, Willkommen, Witamy, Добро пожаловать !



 

 Süddeutsche Zeitung 22.11.09 ( in Russian) .

Go down 
AuthorMessage
*JaRoWi1647*
Admin
*JaRoWi1647*


Posts : 1373
Join date : 2009-11-03

Süddeutsche  Zeitung  22.11.09 ( in Russian) . Empty
PostSubject: Süddeutsche Zeitung 22.11.09 ( in Russian) .   Süddeutsche  Zeitung  22.11.09 ( in Russian) . Empty4th March 2010, 08:25

Süddeutsche Zeitung 22.11.09 Перевод Alexandra KhanKidori Harlab.

Почему легче быть отличным певцом, чем отличным скрипачом: контр-тенор
Филипп Жарусски о Париже, о своём предназначении и о трогательных
судьбах кастратов.

Осеннее солнышко сияет, и весь Париж,
кажется, в хорошем настроении. «Кафе де Арт э Метье» расположено на
оживленном перекрестке в квартале Марэ. В полдень там очень оживленно.
Зарезервировавший нам столик Филипп Жарусски - в настоящее время самый
молодой и самый популярный контр-тенор мира (своим исполнением арий
31-летний певец собирает полные залы) - кажется очень организованным.
На десерт он заказывает «кафе гурме»: кофе с маленьким пирожным. Он
обожает сладкое, говорит он, морщит нос и располагающе улыбается.

ЗЦ: - Месье, так Париж – действительно самый красивый город на свете?

ФЖ:
- Да. Париж роскошен. Я много путешествую, и меня всегда вдохновляют
другие города, но, когда едешь вечером в такси вдоль берега Сены, это
ни с чем не сравнимо. Но я люблю скорее сам город и его атмосферу. А
вот людей не особенно. Они тяжелые и суровые, как, впрочем, почти во
всех больших городах.


ЗЦ: - Вам так кажется? Сегодня здесь все выглядят такими оживленными.

ФЖ: - Но сам по себе парижанин не слишком симпатичен. Вот в Берлине люди действительно милые.

ЗЦ: - Берлин – тоже большой город!

ФЖ:
- Несомненно. Но там людям, тем не менее, удаётся быть открытыми и
расслабленными. Кроме того, в Берлине отваживаются на большее, чем в
Париже. Там современное искусство и дизайн гораздо лучше принимают. Но
Германия ведь в любом случае функционирует совсем не так, как Франция,
меня это снова и снова поражает. Во Франции дают концерты в Париже, ну,
может, еще в Лионе или Марселе. В Германии разъезжают по всем мелким
городкам, в каждом из которых есть своя культурная жизнь. Недавно я
просматривал проспект к турне Чечилии Бартоли по её новому диску: 20
концертов в разных немецких городах. Впечатляюще.


ЗЦ: - А сколько концертов она дает во Франции?

ФЖ: - Два концерта. В Париже, разумеется.

ЗЦ:
- Как и многие великие солисты, Чечилия Бартоли происходит из
музыкальной семьи, её родители тоже были оперными певцами. А как у вас?

ФЖ:
- Я родился в пригороде, 20 минут на поезде до Парижа, мои родители не
были музыкантами, а я только в 11 лет начал учиться играть на скрипке.
Для того, чтобы начинать карьеру, это, конечно, уже слишком поздно. Но
я уже подростком знал, что хочу делать в жизни что-то, связанное с
музыкой.


ЗЦ: - Вы мечтали стать музыкантом?

ФЖ: - Скажем
лучше, я так задумал. Но быстро понял, что мне придётся направиться в
теоретическое русло, поскольку для какого-нибудь инструмента было уже
слишком поздно. Но я брал уроки на фортепиано, чтобы расширить
музыкальное образование.


ЗЦ: - Весьма предусмотрительно для подростка. Но разве вы не могли попасть в оркестр?

ФЖ:
- Возможно. Но я думал скорее о композиции или дирижировании или даже о
том, чтобы стать учителем музыки. Пение мне и в голову не могло придти.
Я действительно не рассчитывал когда-нибудь стать солистом.

ЗЦ:
- Так вы, даже не подозревая о вашем даре, хотели зарабатывать музыкой
и сделать ее содержанием вашей жизни? Вы чувствовали в этом своё
призвание?

ФЖ: - Возможно. Во всяком случае, когда в 17 лет я
окончил школу, все другие возможности я исключил и сконцентрировался
только на музыке. Я изучал гармонию и композицию. Мои родители тогда
вели себя просто замечательно. Они сказали: «Можешь года два-три
пытаться зарабатывать музыкой. Мы будем тебя поддерживать».

ЗЦ: - Но, еще раз: вы совсем ничего не знали о своём голосе?

ФЖ: - Ничего.

ЗЦ: - А в школе вы не пели в хоре?

ФЖ: - Нет. Но в детстве я, видимо, много пел. Впрочем, моя мама рассказала об этом только впоследствии.

ЗЦ: - Как же вы, в таком случае, открыли ваш голос?

ФЖ:
- В 18 лет я всё ещё безнадежно искал своего предназначения как
музыканта. Как-то вечером я пошел на концерт Фабриса де Фалько,
французского контртенора. Он пел великие арии Генделя; он пел арии, написанные для
знаменитого кастрата Фаринелли; концерт происходил в церкви, и я был
словно загипнотизирован этой атмосферой, этой музыкой, этим голосом. В
тот самый момент я и сказал себе: ты тоже так можешь.


ЗЦ: - Это было своего рода откровение?

ФЖ:
- Нет, это было открытие. Я же до этого даже не знал, что такое бывает.
Но когда я услышал, как он поёт, мне вдруг стало ясно, что я могу петь
так же высоко. Потому что, когда я напевал дома, ещё ребенком, да и
потом тоже, это всегда были высокие тона. Например, я, потехи ради,
подпевал одной пластинке Марии Каллас.

ЗЦ: - И тогда вы решили стать контр-тенором? Звучит, как идеальный план карьеры.

ФЖ:
- Это просто была, наконец-то, реалистичная идея. И лучшее в этом то,
что в 18 лет вы еще достаточно молоды, чтобы начать петь. У меня вдруг
исчезли все эти комплексы, которые автоматически получаешь, когда тебе
говорят: «Ах, как жаль, что ты для этого уже слишком стар». Для того,
чтобы начать петь, по крайней мере, если ты мальчик, тебе надо сначала
переждать ломку голоса. Т.е., ранняя юность должна быть уже позади,
только тогда можно серьезно начинать певческое образование. Девочкам
можно начинать немного раньше, лет в 15-16, потому что у них ломка
голоса не столь значительна.


ЗЦ: - Так что вам было как раз в самый раз.

ФЖ:
- Тут-то мне и моё музыкальное образование пригодилось, потому что у
меня появилось даже нечто вроде небольшого преимущества.


ЗЦ: - А вы после ломки голоса так же легко достигали высоких тонов, как и сегодня? Или в это вложено много тяжелого труда?

ФЖ:
- Мой певческий голос, конечно, изменился. И работы было много. Но
многие люди могли бы стать певцами. Им нужно лишь этого захотеть.


ЗЦ: - Вы хотите этим сказать, что отличным певцом стать легче, чем отличным скрипачом?

ФЖ: - Думаю, да. Нужно только на это решиться.

ЗЦ:
- Трудно ли на это решиться, потому что как певец человек гораздо
больше выставлен напоказ, и не может спрятаться за скрипкой?

ФЖ:
- С одной стороны, да. К тому добавьте, что многим людям вообще не
нравится такого рода пение. Они считают высокие мужские голоса смешными
и неестественными. Даже если контр-теноры и стали сейчас несколько
популярнее, стеснение остается. Для меня же это, конечно же, такой же
голос, как любой другой. Поэтому мне не очень нравится, когда говорят
об «ангельском голосе» или о «неземном голосе». Голос контр-тенора
можно поставить точно так же, как можно поставить любой другой.

ЗЦ: - Сопранистка ведь поёт тоже не так, как говорит.

ФЖ: - Вот именно. Она использует тот же самый механизм.

ЗЦ: - А вы не могли бы вкратце объяснить этот механизм?

ФЖ:
- Мой голос – это головной голос. Это значит, что корпусом звучания
является голова: голос вибрирует во рту, в носу, в придаточных полостях
носа. Это в романтизме голоса приписали соответствующим полам: низкий
голос – мужчинам, а высокий – женщинам. На самом деле всё гораздо
сложнее. Есть женщины с низкими голосами и мужчины с высокими. В
барокко как раз такую игру и любили.


ЗЦ: - А разве во времена барокко женщинам не запрещалось выступать на сцене, и поэтому мужчины пели женские роли?

ФЖ:
- Так было только в Риме, во всех других итальянских городах женщинам
разрешалось петь. Идея с кастратами в действительности родилась в
Ватикане. В Сикстинской капелле нужны были хорошо поющие дети. И,
поскольку это длительный процесс, обучение пению, то к тому моменту,
как они были готовы, у них как раз начинал ломаться голос.

ЗЦ: - И поэтому их кастрировали?

ФЖ:
- Точно так. И уже только потом заметили, что мальчики, которых
кастрировали, развивали необычные голоса. Они быстро становились
высокими, как взрослые мужчины, а пели так, как никто не мог. Парадокс
кастратов заключался в том, что у них не оставался женственный голос
мальчиков, то есть пронзительный и немного металлический, а появлялся
мягкий, сильный, объёмный и при этом высокий голос. Вероятно, у них
были более мужественные голоса, чем голоса контр-теноров.


ЗЦ: - Так какие же партии пели кастраты?

ФЖ:
- Самые разнообразные. Они были яркими, противоречивыми фигурами и пели
вместе с великими итальянскими певицами – такими, как Ла Бордони или Ла
Куццони. Была одна опера, так в ней, к примеру, Фаринелли пел
Клеопатру, а Виктория Тези, у которой был очень низкий, густой голос,
пела Юлия Цезаря. Так что там как раз имелась эта игра с полами.


ЗЦ: - Однако, история с кастрацией, это не игра, а горькая правда.

ФЖ:
- Абсолютно так. Я даже думаю, что голоса кастратов несли в себе
трагедию их существования, и это делало их еще прекраснее. Многие из
них умирали сразу же, как только прекращали петь в операх. На сцене они
были богами, но у них не было никакой жизни. Они не могли жениться – не
имели на это права. Можете себе представить; общество не желало считать
их мужчинами. Так что они были дивами, одинокими дивами. Они были
рабами своего голоса, узниками своего искусства.


ЗЦ: - Это звучит ужасно.

ФЖ:
- Да, судьбы кастратов очень трогают. Это трагические фигуры, но при
этом они владеют высоким искусством. Страдание и красота. И,
представляете, подсчитано, что в те времена только одному проценту
кастратов удалось сделать карьеру. Многие потеряли свой голос, несмотря
на кастрацию. И всё же это был шанс для бедных семей: таким образом из
их сыновей могло что-то получиться. Фаринелли был исключением, он
происходил из богатой семьи. Но меня лично всегда больше интересовал
Джованни Карестини. Он пел необыкновенно много, он был абсолютно
претенциозным и патетичным и, по-видимому, имел невероятно красивый
голос. Трубный.


ЗЦ: - А каким образом вам это приходит в голову? Ведь от него не осталось записей.

ФЖ:
- Есть запись одного из последних кастратов, Алессандро Морески, 1906
года, то есть она очень, очень старая. И, надо сказать, он не слишком
хороший певец-кастрат, у него нет никакого невероятного голоса, и, тем
не менее, становится совершенно ясно, когда его слушаешь: по силе его
голос равен Паваротти, но он при этом высок и нежен, почти хрупок.
Голос, от которого хочется плакать. Когда после этого читаешь
партитуру, написанную Генделем для Карестини, можно увидеть, на сколько
классов тот был выше.

ЗЦ: - Это можно вычитать из партитуры?

ФЖ:
- Конечно. Потому что эти ноты были написаны специально для него.
Только для него одного, только для его голоса и никакого другого.
Гендель писал отдельные композиции для каждого кастрата. И, когда в них
углубляешься, можно услышать музыку, особенно в барокко, потому что эти
гармонии очень просты. При чтении нот можно измерить тон, цвет
звучания, даже красоту голоса.

ЗЦ: - Сможет когда-нибудь контр-тенор сравняться с кастратом?

ФЖ:
- К ним можно лишь приблизиться. Но, когда читаешь партитуру, то,
естественно, представляешь, с каким именно кастратом легче всего себя
сравнить.

ЗЦ: - И в вашем случае это Карестини?

ФЖ: - У
него было меццо-сопрано. Это хорошо подходит моему голосу. Но нужно
сказать себе четко и ясно, что поёшь почти исключительно арии, которые
были написаны вовсе не для контр-тенора.

ЗЦ: - Так что вы не можете на самом деле ни с кем потягаться. Это облегчение или осложнение?

ФЖ:
- Сейчас есть много контр-теноров, с которыми я могу себя сравнить,
Андреас Шолль, например. Или же с меццо-сопранистками: с Чечилией
Бартоли, Джойс ДиДонато.


ЗЦ: - А вот критики пишут, что у вас
несравненный голос. И что, когда вы поёте, это звучит и впрямь так, как
будто вам совершенно не нужно напрягаться.

ФЖ: - У меня,
вообще-то, не очень большой голос, хотя я и могу взять высоко. Моя
преподавательница всегда говорила: «Ты хочешь петь слишком сильно,
осторожно, это не для тебя. Каждый, у кого голос невелик, хочет
непременно сразу же сделать его большим». Нужно быть очень терпеливым,
голос нельзя принуждать. Голос нельзя изменить сходу, его можно только
постепенно выстраивать. Вы знаете Дэвида Дэниелза, знаменитого
американского контр-тенора?

ЗЦ: - К сожалению, нет.

ФЖ: - Он годами работал над своим тенором. Однажды у него были трудности с одной партией, и он сказал своей
учительнице: «Не понимаю, почему с другим голосом всё гораздо проще».
Учительница спросила: «С каким таким другим голосом?» И тут выяснилось,
что у него от природы есть голос контр-тенора. И он стал одним из
лучших контр-теноров.


ЗЦ: - А вы не хотели, случайно, иметь другой голос, чем тот, которым сейчас поёте?

ФЖ:
- Какое-то время я хотел двигаться скорее в направлении альта, но
вынужден был установить, что мой голос для этого не годится. Мне бы
пришлось работать против природы. Мой голос высок, и поэтому на новом
диске с ариями Иоганна-Кристиана Баха я пою еще выше, чем пел на
предыдущих.

ЗЦ: - Отражает ваш голос аспекты вашей личности?

ФЖ:
- Возможно. Мне нравится быть контр-тенором, потому что таким образом я
могу в каком-то смысле остаться ребёнком. Мне на надо становиться
взрослым. Некоторые говорят, что такие голоса выбирают себе, чтобы не
надо было решать в пользу того или иного сексуального направления. Но я
думаю, что для меня важнее сохранение детства: этой чистоты, этой
целостности.


ЗЦ: - Что ж в таком случае должно нравится баритонам?

ФЖ: - Какая-нибудь мрачная катастрофа. (Смеётся.)

ЗЦ: - Вам нужно каждый день тренировать голос?

ФЖ:
- Нет, не нужно. Иногда даже лучше совсем не петь. Когда я каждый день
даю концерт, как в этом турне, то перед концертом я немного пою, чтобы
разбудить голос.


ЗЦ: - Вы поёте в основном Генделя, Баха и,
прежде всего, Вивальди. А потом вдруг вы записали диск с французскими
песнями, принадлежащими к бель эпок: Камиль Сен-Санс, Клод Дебюсси,
Ренальдо Хан. В Германии «Французские мелодии» очень понравились, а во
Франции вас за них критиковали. Почему?

ФЖ:- Французы считают,
что я должен петь то, для чего предназначен. То есть, только то, что
написано для контр-теноров или кастратов. Но ведь то, что было написано
для кастратов, тоже было написано не для меня. Мне бы больше всего
хотелось найти какой-то совершенно новый способ петь.


ЗЦ: - И как бы это звучало?

ФЖ:
- Я бы хотел, как Фриц Вундерлих, заставить пение разговаривать. Без
всякой мелодрамы, никакой большой оперы, а просто что-то естественное,
само собой разумеющееся, неаффектированное. Мне бы хотелось разбить
систему; чтобы настал такой день, когда никто уже не будет говорить об
искусственности, если мужчина поёт головным голосом.

___________________________
Back to top Go down
 
Süddeutsche Zeitung 22.11.09 ( in Russian) .
Back to top 
Page 1 of 1
 Similar topics
-
» Stuttgarter Zeitung , 20.06.12.
» Interview in a Russian newspaper.
» L´Express Interview, 06.05.2009. In Russian.
» Interview to the Ungarian newspaper "Népszabadság" оn 4.4.09 ( in Russian) .

Permissions in this forum:You cannot reply to topics in this forum
 :: Interviews.-
Jump to: